Вечером 24 июня штаб СЗФ отошел в Даугавпилс (155 км северо-восточнее Вильнюса), направив перед этим в 11-ю Армию приказ отвести остатки войск на рубеж Кедайняй, Швенченис (35–70 км к северо-востоку от линии Каунас, Вильнюс); авиации фронта было приказано «разгромить все военные объекты в Кенигсберг, Данциг и Мемель и мосты через р. Неман». [375] Выполнять эти приказы (и даже просто транслировать их в нижестоящие штабы) было уже некому. 26 июня в 20–35 командование СЗФ докладывало в Москву: «5-я, 33-я, 188-я, 128-я стрелковые дивизии неизвестно в каком состоянии и где находятся. Много отставших и убежавших, задерживаемых [на] направлении Двинск. Много брошено оружия. 11-я Армия не является организованным боеспособным соединением». [376]
За несколько часов до этого (в 16–25) в Генштаб поступила подписанная всеми тремя членами Военного совета СЗФ шифрограмма следующего содержания: «Народному комиссару обороны СССР. По ряду явных фактов штаб 11-й Армии попал в плен или пленены (так в тексте. — М.С. ) шифродокументы. На протяжение двух дней от штаба 11-й Армии идут сфабрикованные шифротелеграммы. Высылаемая мною неоднократно разведка (23, 24, 25) не могла войти в связь со штабом 11-й Армии…» [377] Через несколько дней штаб 11-й Армии нашли; в плену он не был, просто его донесения так сильно отличались от ожиданий штаба фронта (не говоря уже про довоенные планы оборонительной операции в Прибалтике), что их сочли немецкой фальшивкой…
Глава 3.3 Брест
Слова «Брест», «Брестская крепость» первыми всплывают в памяти у советского/российского читателя, когда речь заходит про начальный период войны. Не будем и мы пытаться нарушить устойчивую традицию, и рассмотрение боевых действий войск Западного фронта начнем с брестского направления, т. е. с истории разгрома 4-й Армии. История эта может служить чрезвычайно наглядной иллюстрацией к загадкам «большой игры», которую вел Сталин в июне 41-го года, и к ее (игры) последствиям.
«Основным недостатком планов являлась их нереальность…»
Во всех известных вариантах плана стратегического развертывания, разработанных зимой — весной 1941 г., левый (южный) фланг Западного фронта должен был стать направлением одного из главных ударов Красной Армии. В частности, на карте от 15 мая, собственноручно подписанной Василевским, отчетливо видны две красные «стрелы», которые от южного обвода «Белостокского выступа» тянутся к Варшаве и Демблину. (Рис. 26.) На каждом из этих двух операционных направлений предполагалось развернуть по одной Армии (13-я и 4-я), причем 4-я Армия (штаб в г. Кобрин) должна была быть самой мощной (в ее состав предполагалось включить два мехкорпуса).
Направленность боевой подготовки командования и штабов 4-й Армии вполне соответствовала таким планам. Генерал-полковник Сандалов (накануне войны — полковник, начальник штаба 4-й Армии) в своем военно-историческом исследовании, под грифом «секретно» напечатанном в 1961 г., без тени смущения или сомнения пишет:
«Все предвоенные учения по своим замыслам и выполнению ориентировали войска главным образом на осуществление прорыва укрепленных позиций. Маневренные наступательные действия, встречные бои, организация и ведение обороны в сложных условиях обстановки почти не отрабатывались… В марте-апреле 1941 года штаб 4-й Армии участвовал в окружной оперативной игре на картах в Минске. Прорабатывалась фронтовая наступательная операция с территории Западной Белоруссии в направлении Белосток, Варшава…
В конце мая проводилась армейская полевая поездка, закончившаяся игрой на картах. Проигрывалась наступательная операция из района Пружаны, Антополь, Береза-Картузская в направлении Брест, Бяла-Подляска… Накануне войны 21 июня 1941 года закончилось проводимое штабом армии двухстепенное командно-штабное учение 28-го стрелкового корпуса на тему «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды»…
На последнюю неделю июня штаб округа подготавливал игру со штабом 4-й армии также на наступательную операцию. Кроме того, проводимые мероприятия, особенно формирование механизированных корпусов и артиллерийских полков РГК, были подчинены только интересам наступления, без учета, что им придется вести и оборону…» [378]
Кстати, об артполках РГК. Командованию 4-й Армии с началом войны должен был быть оперативно подчинен 120-й гаубичный полк большой мощности РГК, «старый» кадровый полк (сформирован в 1929 г.), успевший принять участие в двух «освободительных походах» (в Польше и Буковине). Настроение офицерского состава вполне соответствовало планам высшего командования — за несколько дней до 22 июня 1941 г. замполит полка, батальонный комиссар Русаков объяснял женам командиров «текущий момент» такими словами: «Ну что вы волнуетесь? Плохо вам здесь живется? [123] Начнется заваруха — будете жить в Варшаве или Берлине». [379]
Рис. 26. «Майский вариант», карта подписана Василевским 15.05.1941 г.
При всем при этом фактическое состояние 4-й Армии к середине июня 1941 г. было удручающим. В составе «ударной армии» числилось всего четыре стрелковые дивизии и один (14-й) мехкорпус, укомплектованный легкими и технически устаревшими танками Т-26, да и то на половину штатной численности. Предназначенная для включения в состав 4-й Армии 100-я стрелковая дивизия находилась в районе Минска и по плану должна была прибыть в полосу 4-й Армии лишь к исходу третьего дня мобилизации; 47-й стрелковый корпус, дивизии которого дислоцировались в районе Барановичи, Слуцк, включить в состав 4-й Армии не планировалось даже на бумаге. Правый сосед (13-я Армия) практически отсутствовал, предполагаемый штаб будущей Армии находился в Могилеве (500 км к востоку от границы), а когда, наконец, штаб 13-й Армии пришел в движение (16 июня), то к Бельску он двинулся каким-то очень странным путем, с остановкой в Новогрудке и дальнейшим перемещением в прямо противоположном от Бельска направлении, в Молодечно…
Но, может быть, стратегические планы высшего командования Красной Армии претерпели радикальное изменение, и в какой-то момент времени между 15 мая и 22 июня появился новый, пока еще не выявленный в архивах план, в рамках которого 4-й Армии предстояло вести упорную оборону? Увы, к обороне 4-я Армия была готова еще хуже, нежели к наступлению. Ни одной противотанковой артбригады в составе 4-й Армии не было (и в этом смысле Армия оказалась единственной на всем протяжении советско-германской границы). Из четырех стрелковых дивизий две (6-я и 42-я) дислоцировались у самой линии пограничных столбов, в Бресте, причем по меньшей мере половина сил и средств этих дивизий были стиснуты на пятачке Брестской крепости — в случае нанесения противником внезапного первого удара эти дивизии были обречены на разгром.
Из трех дивизий 14-го мехкорпуса одна (22-я тд) также находилась у самой границы, в прекрасно просматриваемом с западного берега Буга военном городке южнее Бреста. Безумная самонадеянность дошла до того, что по плану прикрытия 22-я тд должна была выходить в район сосредоточения у м. Жабинка и севернее, т. е. двигаясь на северо-восток от границы, переправиться через р. Мухавец, пересечь дорогу Брест, Кобрин («Варшавское шоссе») и две железнодорожные линии, тем самым парализовав на несколько часов всякое движение в районе Бреста. (Рис. 27.)
Многоопытный штабист, генерал-полковник Сандалов в своей книге, конечно же, воздержался от использования слова «безумие», заменив его двумя роскошными фразами: «Основным недостатком окружного и армейского планов являлась их нереальность… Такое планирование сосредоточения войск к границе заранее было обречено на провал». [378] Ясно и прямо, по-военному объяснить читателям, что вторжение противника при разработке плана не предусматривалось , заслуженный боевой генерал так и не решился.