Местность задачам обороны вполне благоприятствовала (см. вкл., рис. 11). На «острие Белостокского выступа» — река Нарев в ее нижнем, широком течении. У северного обвода «Белостокского выступа», почти точно повторяя линию границы, протекает река Бебжа с заболоченными (на некоторых участках — до десятка километров) берегами. В глубине предполагаемой полосы обороны — полноводный Неман. На правом (северном) фланге — Августовский канал, соединяющий Бебжу с Неманом; прочерченная в сентябре 1939 г. «линия разграничения государственных интересов СССР и Германии» разделила канал на три участка: центр оказался у немцев в «Сувалкском выступе», северная и южная оконечность канала — на советской территории. В конечном счете, для наступления на Гродно немцам оставался относительно открытый «коридор» (Липск, Сопоцкин) шириной не более 20 км.

Естественные преграды планировалось усилить двумя мощнейшими укрепрайонами, Осовецким и Гродненским, в составе которых должно было быть, соответственно, 594 и 606 ДОТов — это абсолютный рекорд среди всех укрепрайонов на новой границе. Да, грандиозную программу довести до завершения не успели, и советские историки, ничуть не погрешив против истины, всякий раз напоминали, что в Гродненском УРе к началу войны были построены какие-то жалкие 16 % ДОТов. Что в абсолютных цифрах означает 98 несокрушимых для огня дивизионной артиллерии бетонных коробок (половинка от «линии Маннергейма»), и в 42 из них было уже установлено специальное оборудование и вооружение.

Командование вермахта, решительно массируя силы (два танковых и два пехотных корпуса) на вильнюсском направлении, с неизбежностью ослабило центр и южный фланг своей 9-й Армии. Вдоль 130-км северного обвода «Белостокского выступа» были растянуты в нитку три пехотные дивизии, об успешном наступлении при такой оперативной плотности (более 40 км на дивизию) не приходится и говорить. На гродненском направлении, в полосе обороны советской 3-й Армии наступали пять пехотных дивизий 8-го и 20-го армейских (пехотных) корпусов вермахта; в первом эшелоне 3-й Армии было три стрелковые дивизии (56-я, 85-я и 27-я), что — с учетом упомянутых выше свойств местности и наличия укрепрайона — теоретически позволяло обеспечить устойчивую оборону.

Разумеется, у немецкого командования на этот счет было другое мнение. Перед 8-м армейским корпусом (с севера на юг: 161-я, 28-я, 8-я пехотные дивизии) была поставлена задача, наступая в восточном направлении, форсировать р. Неман у Гродно и севернее и продвигаться до автодороги Лида, Вороново; таким образом, на первом этапе операции пехоте предстояло наступать на глубину до 100 км. Две пехотные дивизии (162-я и 256-я) 20-го армейского корпуса должны были, продвигаясь на юго-восток вдоль левого берега Немана, форсировать реки Лососьна и Свислочь; глубина наступления порядка 75 км. (Рис. 28.)

Рис. 28. Район боевых действий 3-й армии

С учетом задач предстоящего прорыва укрепрайона в состав 8-го и 20-го армейских корпусов вермахта была включена необычайно мощная артиллерийская группа: наряду с 11 дивизионами, вооруженными 105-мм пушками и 150-мм гаубицами (в Красной Армии это называлось бы «корпусная артиллерия»), было 5 дивизионов тяжелых 210-мм гаубиц и 4 дивизиона артиллерии «особой мощности» (240-мм и 305-мм орудия). Перечень внушительный, но и войскам Красной Армии было чем отбиваться. В составе 3-й Армии — два (152-й и 444-й) корпусных артполка (причем оба они уже находились в приграничной полосе). Это минимум 6 дивизионов. А в соседней 10-й Армии — семь таких полков (130, 156, 262, 315, 311, 124, 375). Да, артиллерии большой мощности (гаубицы калибра 203 мм и выше) в составе 3-й и 10-й Армий не было, так ведь для таких артсистем и не было адекватной цели — немцы не привезли с собой передвижные ДОТы на колесиках…

Приказ поднять части по боевой тревоге со вскрытием «красных пакетов» (т. е. фактическое введение в действие плана прикрытия) был отдан командующим Западным фронтом Павловым до начала боевых действий и — что в специфических условиях сталинской империи еще более значимо — без соответствующей команды из Москвы. Сообщения об этом обильно разбросаны по мемуарной литературе, но теперь их можно подтвердить и вполне аутентичными документами, составленными летом 1941 г. Первый из них — это Журнал боевых действий Западного фронта. К Журналу приложен короткий доклад (справка), подписанный 23 августа начальником штаба 10-й Армии генерал-майором Ляпиным и подполковником Маркушевичем. События роковой ночи с 21 на 22 июня описаны там следующим образом:

«Генерал-майор Голубев (командующий 10-й Армией) был вызван в штаб Армии с квартиры полковника Лубоцкого около 24.00 21.6 и получил приказание от Павлова находиться у аппарата ВЧ, ожидать особо важное распоряжение; какое это распоряжение — Голубеву было неизвестно. С 24.00 до 1.30 22.6 работники штаба предупредили командиров корпусов и дивизий о том, чтобы они, в свою очередь, находились у аппаратов и ждали распоряжения. Между 2–2.30 Павлов отдал короткую команду о выводе частей по «красному пакету» по телефону ВЧ, одновременно предупредил, что передается подробная шифровка. Не ожидая шифротелеграммы, с 2.30 до 4.00 штаб Армии отдал распоряжение всем командирам корпусов и дивизий, за исключением 113 сд, куда был послан делегат… Связь со штабом фронта 22.6. была удовлетворительной не только по радио, но и по теле-графу Морзе и даже временами появлялась по ВЧ…» [407]

Тут еще стоит отметить, что никакой корысти описать хронологию событий подобным образом у командования 10-й Армии быть не могло; скорее наоборот, им было бы «удобнее» представить дело так, что их никто ни о чем не предупреждал и даже более того — запугал требованием «на провокации не поддаваться…».

Второй документ — это доклад командира 7-й танковой дивизии (6-й мехкорпус, 10-я Армия) генерал-майора Борзилова. К этому уникальному документу мы еще неоднократно обратимся, пока процитируем лишь один фрагмент: «22.6.41 г. в 2.00 был получен пароль через делегата связи о боевой тревоге со вскрытием «красного пакета». Через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога, и в 4.30 части дивизии сосредоточились на сборном пункте (т. е. вышли из места постоянной дислокации. — М.С. ) по боевой тревоге» [132]. [408]

Третий документ — протокол допроса в немецком плену командира 4-й танковой дивизии (6-й мехкорпус, 10-я Армия) генерал-майора Потатурчева от 30 августа 1941 г. Не имея никакой возможности сговориться с упомянутыми выше генералами, Потатурчев описывает события практически так же: «22 июня в 24.00 он был вызван к командиру 6 МК генерал-майору Хацкилевичу. Около 2 часов ночи [133] cо слов командира корпуса, вернувшегося от командующего 10-й Армии генерал-майора Голубева, [он узнал] , что между Германией и Россией — война. После 2 часов ожидания он получил первый приказ — поднять части по тревоге и занять предусмотренные [планом] позиции». [409]

Как бы то ни было, но решимость, проявленная Павловым (увы, слишком поздно), на ход начавшихся боевых действий не повлияла вовсе. Первые донесения штабов 9-й Армии вермахта практически дословно воспроизводят все то, что мы уже читали в документах с других участков Восточного фронта.

Оперативная сводка 9-й Армии, 22 июня, 6 час. 45 минут: «Переход границы осуществлен согласно плана наступления. Наступление по всему фронту со свободным продвижением вперед… На всем протяжении участка действия Армии — лишь слабое сопротивление противника. До настоящего времени отмечены разрозненные действия легкой артиллерии противника и на участке 8-го Армейского корпуса — батарея тяжелой артиллерии противника». [410] Журнал боевых действий 20-го армейского корпуса: «Дивизиям корпуса удается стремительно перейти границу. Наступление активно продвигается вперед… 481 пехотному полку к 13.00 удалось дойти до Новый Двор (н. п. на дороге Домброва, Гродно в 20 км от границы. — М.С. )… 476-й пехотный полк к полудню дошел до Липск (н.п. у слияния рек Бебжа и Сидра. — М.С. ). Мосты [через р. Бебжа. — М.С. ] целы…» [411]